Вирджиния Вулф – знаковая фигура в мировой литературе ХХ века. И, как у многих выдающихся людей, судьба – и личной, и творческой – была у писательницы очень сложный, полный противоречий, радостей и трагедий, достижений и горьковатых разочарований.
Детство и молодость, проведенные в респектабельном доме в центре Лондона, в атмосфере поклонения искусству (гости отца, историка и философа сэра Лесли Стивена, – 1-ые величины в британской культуре тех пор); потрясающее домашнее образование – и постоянные сексапильные домогательства со стороны сводных братьев, неожиданная смерть мамы, непростые дела с папой и найсильнейшие нервные срывы, что часто сопровождались попытками самоубийства.Близкие дела с дамами – и длиннющий, по словам самой Вирджинии Вулф, счастливый брак с писателем Леонардом Вулфом. Продуктивная творческая деятельность, прижизненное признание – и неизменные сомнения в собственных писательских возможностях. Болезнь, что истощала ее и отбирала в творчестве драгоценные силы и время, и катастрофический конец – суицид. И бессмертие написанных произведений. Год от года количество исследовательских работ, посвященных разным аспектом творчества Вирджинии Вулф, растет в геометрической прогрессии, как и ряды ее исследователей. Но говорить про исчерпанность темы под заглавием “феномен Вирджинии Вулф” навряд ли кто осмелится.
Вирджиния Вулф была новатором, смелым экспериментатором в области словесного искусства, но при всем этом она была отдалена от общего отрицания традиции, как многие ее современники-модернисты. Дженет Ўинтэрсан отмечает: “Вирджиния Вулф глубоко уважала культурные традиции прошедшего, но она понимала, что эти традиции требуют переработки. Каждому новому поколению необходимо свое живое искусство, которое связано с искусством прошлого, но не копируя его”. Творческие находки Вулф до сего времени животрепещущи, а сами произведения продолжают осязаемо оказывать влияние на современных создателей. Южноамериканский писатель Майкл Канингем не раз признавался в интервью, что конкретно чтение романов В. Вулф поощрила его самого к писательству, а самый узнаваемый его роман – “Часы”, удостоен Пулитцеровской премией, есть для героини романа Вирджинии Вулф “Миссис Дэлаўэй”, где сама писательница оказывается одной из героинь произведения.
Читателям всего мира Вирджиния Вулф известна сначала благодаря роману “Миссис Дэллоўэй”, но, по справедливому утверждению многих исследователей – как русских, так и зарубежных, – самым сложным, самым экспериментальным, самым “напряженным” как по поэтике, так и по проблемно-тематическом наполнении, есть роман “Волны” (The Waves, 1931).
Понятно, что ни одно произведение не давалось Виржинии Вулф просто: ее дневниковые записи – это хроника мучительных колебаний, резких конфигураций творческой активности и творческого бессилия, нескончаемых переписыванний и редакций. Но роман “Волны” писался в особенности тяжело. Это было связано и с тем, что работа над текстом, которая началась в 1929 году, всегда прерывалась обострением заболевания, и тем, что затея требовала от писательницы неописуемого умственного напряжения. Дневниковые записи за период от 1928 года (время, когда планы грядущего романа еще только формировались) к 1931 полностью позволяют ощутить, как тяжело шла работа.
Вначале Вирджиния Вулф подразумевала именовать свой роман “Бабочки”. И вот в записках от 7 ноября 1928 В. Вулф пишет, что будущий роман должен стать “поэмой-драмой”, в какой можно было бы “позволить для себя афектацию”, “позволить для себя быть очень магической, очень абстрактной”. Но как выполнить такую затею? Сомнения относительно формы произведения, относительно корректности выбора художественного способа аккомпанировали писательницу от первой до последней странички нового романа. 28 мая 1929 года она пишет: “Насчет моих “Бабочек”. Как мне начать? Какой эта книжка должна быть? Я не чувствую огромного подъема, сгоряча, одно нестерпимое бремя сложностей”. Но вот другая запись, от 23 июня такого же года: “Стоит мне задуматься про “Бабочек”, и все изнутри меня зеленеет и оживает”. Приливы творческой энергии чередуются с периодами полного бессилия. Мешает начать всеполноценную работу над текстом и неуверенность в заглавии романа – вот запись от 25 сентября 1929 года: “Вчера с утра я попробовала снова начать “Бабочек”, но необходимо поменять заглавие”. В октябрьских записях такого же года роман уже бытует под заглавием “Волны”. Записи за 1930 и 1931 годы полны противоречивых эмоций, вызванных работой над “Волнами” – от интереса до полного отчаяния. И вот в конце концов, 7 февраля 1931 года: “У меня всего пару минут, чтоб отметить, слава Богу, окончание “Волн”. Физическое чувство победы и свободы! Отлично либо плохо – дело изготовлено; и, как я ощущала в первую минутку, не проста изготовлена, а завершенная, законченная, сформулированная”. Но это был еще далеко не конец – рукопись длительно правилась, кусочки опять и опять переписывались (только начало романа переписывался 18 раз!), а после, как и в случае с каждым предшествующим произведением у В. Вулф, начинался период томительного ожидания реакции публики и критики на новое творение.
В определенном смысле “Волны” стали попыткой выйти на новый уровень, обобщить все то, что было сотворено ранее, и сделать высококачественный скачок. И писательнице это удалось. В художественном плане это самый увлекательный, самый необыкновенный роман В. Вулф, в каком сам текст вырывается за свои видовые рамки. В отношении же проблемно-тематического поля, можно сказать, что звучание таких сквозных для творчества тем, как одиночество, добивается тут апогея.
Роман непростой для чтения, и потому, что это не обыденный рассказ, снабженный непростым сюжетом и системой нравов, а типичный синтез фактически слова, музыки и живописи. О том, что роман апеллирует к зрению и слуху, свидетельствуют уже 1-ые странички. Открывает произведение импрессионистичное описание морского побережья перед восходом солнца, полное красок и звуков.
А 1-ые слова героев романа – “Я вижу” и “Я слышу”. И это не случайно – роман каждой строкой, каждым словом призывает читателя созидать и слышать, ловить каждый образ, каждый звук мира вокруг нас, ведь конкретно так, по мнению В. Вулф, – через звуки и краски – мы и постигаем мир.
В романе шестеро героев, и весь текст, в каких описывается один день у моря, от рассвета до заката (прозрачная символика: один денек у моря – это людская жизнь, а волны – те же люди: живут мгновение, но принадлежат нескончаемой стихии под заглавием море, под заглавием жизнь), представляет собой выражения героев. Другими словами можно говорить о том, что В. Вулф тут опять воссоздает полифоническую структуру, уже знакомую по предшествующим произведениям. Но в “Волнах” эта структура усложняется. Во-1-х, невзирая на нередкое внедрение вводимого глагола “говорить”, что предшествует словом героев (“Бернард говорил”, “Рода говорила” и т. д.), читатель довольно стремительно осознает, что выражения героев – это не выражения в обыкновенном осознании, другими словами не выражения вслух, адресованные собеседнику. Это типичные внутренние монологи, что впитывают в себя произнесенное когда-то в действительности, продуманное, также увиденное и услышанное, но не произнесенное ни вслух, ни про себя (ведь в действительности из далека не все, что мы лицезреем и слышим, “произносится”, другими словами реализуется в словах), заветное и очевидное – другими словами тут мы имеем сложную текстовую субстанцию, типичное “внутреннее говорение”, которое не есть ни внутренним монологом в классическом осознании, ни потоком сознания (ведь выверенность фраз, насыщенность их поэтическими метафорами, ритмичность, алитерации нехарактерные разреженной информативно и неидеальной формально течению сознания). Франческо Мулла именует “Волны” “романом молчания” (a novel of silence), и данное определение представляется обоснованным. Герои в произведении говорят по очереди, что чисто снаружи делает иллюзию диалога, но реального диалога нет – герои практически говорят сами с собой, что есть обнаружением провала коммуникации и полного одиночества посреди людей схожих себе.
Формально герои в романе проходят путь от юношества к зрелости, но если в классическом реалистическом романе таковой сюжет сопровождается развитием нравов, то тут этого не происходит. И показатель этого – язык героев. Считается, что сначала романа говорят дети, но этот язык очень далек от обыкновенного детского.
Непременно, персонажи в романе все-же есть – хотя бы поэтому, что у их есть имена, половая принадлежность, пусть и эскизна, но все таки обозначена личная история. Но, как морские волны, они разделены друг от друга всего только на маленький срок, чтоб позже опять объединиться в единый поток. И соединяет воедино чувство одиночества и истязающий поиск себя.
Роман “Волны” – это поэтическое выражение о том, что жизнь человека – это жизнь волны, мгновение, но она же – частица вечности, и сущность жизни – в самой жизни; живя, каждый человек бросает вызов смерти.