Говард Филлипс Лавкрафт появился на свет 20 августа 1890 года в городе Провиденс, на северо-восточном побережье Америки, в местности, которую до сих пор принято называть Новая Англия. Как и большинство жителей этих штатов, его родители являлись потомками британских колонистов. Отец был коммивояжером, а мать — психованной истеричкой, хотя первым в больницу для умалишенных угодил именно отец.
Годы неизбывного ужаса космических глубин
В апреле 1893 года, когда Лавкрафту было два с половиной года, его отец Уинфилд Лавкрафт отправился по делам в Чикаго. Он был один в гостиничном номере, когда начал кричать, что на него напала горничная, а жену насилуют этажом выше. Его отвезли в психиатрическую лечебницу, откуда он не вышел до самой смерти. Маленький Говард рос в доме деда под присмотром матери и двух тетушек. Присмотром столь пристальным, что ему, в некотором роде, так никогда и не удастся из-под него выйти. Кареглазый малыш с золотистыми кудрями (за которые мама прозвала его Солнышком) был необычайно развитым: в два года он выучил буквы и еще до школы начал осваивать библиотеку деда, многим книгам в которой на тот момент уже исполнилось более века. В пять лет он прочел сказки «Тысячи и одной ночи» и именно тогда придумал себе псевдоним Абдул Аль-Хазред. Через много лет в его произведениях так будут звать безумного араба, который написал самую страшную книгу всех времен — «Некрономикон».
После того как он несколько раз перечитал арабские сказки, Лавкрафт перешел на греческие мифы, чтобы в семь лет их полностью затмила одержимость Римом. Любовь к античности он сохранит и в зрелом возрасте. Также в период с пяти до шести лет Лавкрафт уже пробовал писать первые рассказы. Одним из них была история о «мальчике, подслушавшем в пещере ужасное тайное совещание подземных существ».
Мать часто выводила маленького Говарда на прогулки, пробовала привить любовь к музыке, но фактически Лавкрафт рос избалованным и изолированным от внешнего мира ребенком. Столь необычная комбинация — одаренного детского ума и пыльных томов вековой давности, по которым он постигал жизнь, — сформировала характер и основные интересы Лавкрафта. Более того, сновидения, в которых взрослый Лавкрафт будет черпать вдохновенье, уже в детстве были практически готовыми сюжетами рассказов: «Когда мне было шесть или семь лет, меня постоянно мучили странные, периодически повторяющиеся кошмары, в которых существа чудовищной расы хватали меня за живот и уносили через бесконечную даль черного неба над башнями мертвых и ужасных городов».
Лавкрафту было восемь, когда его отец скончался и был похоронен на ближайшем к больнице кладбище. Эта смерть практически не повлияла на Говарда, он на протяжении последних шести лет не видел отца и уже почти его не помнил. После смерти Уинфилда Лавкрафта его жене и сыну досталось наследство в $10 тыс. — солидное по тем временам состояние.
Как и большинство детей в его возрасте, Лавкрафт пошел в школу, но он не проучился в ней и года, как мать забрала его и полностью перевела на домашнее обучение. Возможно, к этому действительно были предпосылки (Лавкрафт рос болезненным ребенком), но, вероятнее всего, что Сьюзен Лавкрафт пошла на это из-за излишней мнительности. Лавкрафт вернулся в школу только через шесть пет: чтобы проходить с перерывами два года и оставить учебу навсегда. Поскольку Лавкрафт так и не окончил среднюю школу, то не мог поступить в колледж. Более того, даже если бы у него был диплом о среднем образовании, после смерти деда в 1904 году и без того шаткое финансовое положение некогда успешной семьи подкосилось, так что нехватка денег вряд ли позволила бы ему учиться в университете. По соображениям экономии Сьюзен с сыном переехали из 15-комнагного дома деда в пятикомнатную квартиру. На протяжении всей жизни Лавкрафт будет мечтать вернуть дом деда, но не предпримет каких-либо существенных шагов этом направлении.
Сновидец из Провиденса
Изучая естественные науки самостоятельно и при помощи репетиторов, Лавкрафт приобрел более чем приличный багаж знаний: он отлично разбирался в химии, знал физику и был большим ценителем астрономии. Однако историю он учил по романам 18 века и потом идеализировал это время. Перенесись он в эпоху колониальных войн, его бы ждали многочисленные неприятные открытия. А так ничего не мешало Лавкрафту быть фанатичным поклонником Англии, точнее — Британской империи.
Еще до того, как ему исполнилось 20, он начал вести в местных газетах рубрики по астрономии, но этим его достижения и заканчивались. Они с матерью и тетушками жили, понемногу растрачивая доставшиеся в наследство деньги. В итоге такого праздного времяпрепровождения детство Лавкрафта фактически затянулось до 25 лет. Он не освоил ни одной профессии, и не заработал ни монеты. Единственным серьезным увлечением Лавкрафта на тот момент была любительская печать. В начале 20 века множество американских графоманов издавало бессчетное количество бесплатных журналов, которые расходились тиражами в сотню-другую экземпляров (по большей части среди авторов и знакомых). Именно благодаря любительской печати молодой Лавкрафт начнет переписываться с другими авторами и уже не сможет остановиться: в день он отправлял десятки писем, многие из которых были на нескольких листах. Именно благодаря переписке удалось восстановить события практически каждого дня из жизни взрослого Лавкрафта. Правда, для этого исследователям творчества пришлось изрядно помучиться, сперва собирая письма у многочисленных знакомых Говарда, а затем разбирая его каракули.
Лавкрафт писал стихи, очерки и памфлеты, но в жанре, который принес ему известность, он начал работать только в 27 лет. Именно тогда он создал первый рассказ на мистическую тематику. Но все его произведения так бы и продолжали выходить тиражами в сотню экземпляров, если бы редактор журнала «Виэрд Тэйлз» не приметил рассказы Лавкрафта и не посчитал его слог слишком хорошим для любительской печати.
С некоторым удивлением Лавкрафт обнаружил, что за его рассказы кто-то может платить деньги. Он относился к гонорарам как к чему-то мелочному и недостойному настоящего джентльмена, но к 30 годам ему уже начало не хватать денег. К такому непостоянному виду заработка, как публикация рассказов, добавилось еще и «призрачное авторство». За очень скромные суммы (такие, что их зачастую забывали присылать) Лавкрафт редактировал, а то и полностью переписывал произведения менее одаренных коллег.
Тут необходимо сделать ремарку, что речь идет о 30-х годах прошлого века. Толкиен напишет «Властелина колец» только через двадцать лет, а Конан-варвар был известен исключительно читателям бульварной прессы, вроде «Виэрд Тэйлз», «Олл Стори Уикли» и «Эмейзинг Сториес» — на полках эти журналы занимали приблизительно такое же почетное место, которое сейчас отводят детективам Марининой и Донцовой. Напечатанные на плохой бумаге, заполненные по большей части прескверными рассказами для невзыскательной публики, эти издания, тем не менее, сформировали жанр фантастики. Во времена Великой депрессии они прокормили сотни авторов, среди которых даже оказалось трое талантливых, в их числе — Говард Лавкрафт.
Первое, что заметит в произведениях Лавкрафта любой любитель литературы, — его чрезвычайную страсть к эпитетам. Лавкрафт любил прилагательные, прилагательные отвечали ему взаимностью, и они жили душа в душу. Если он что-то и любил больше прилагательных, то это было мороженое и наречия. В рассказах, написанных им до 40 лет, на каждую страницу приходится по два десятка «зловещий”, «омерзительный», «ужасающий», «сверхъестественный» и тому подобных словарных уродцев. Такая манера была популярной в 18-м веке (перед которым молодой Лавкрафт преклонялся), в 19-м она уже выходила из употребления, а к началу 20-го считалась не меньшим анахронизмом, чем сейчас. Книги, прочтенные Лавкрафтом в детстве, произвели на него настолько сильное впечатление, что следующие тридцать лет он воспринимал этот стиль как единственно верный. Так Эдгар Прайс, один из коллег, говорил о Лавкрафте, что он «производил впечатление ожившего словаря» (и, по-видимому, был недалек от истины). Лавкрафт был талантлив, но пользовался инструментарием прошлого века. Выглядело это так, если бы современный хирург-кардиолог оперировал бронзовым скальпелем времен Римской республики, а пилот «Формулы-1» выехал на трек в гоночном болиде 1975 года сборки.
За первое десятилетие творчества Лавкрафт сформировал два основных направления своих рассказов: мир сновидений и Мифы Ктулху. Эти направления очерчены нечетко, и некоторые рассказы можно одновременно отнести к обоим циклам. Мир сновидений — некая альтернативная вселенная, живущая по своим физическим законам. Если взять ранние рассказы Лавкрафта, то обычно в основе сюжета лежит до отвращения слезливая история о несчастной творческой личности, которую никто не понимает в реальном мире, а в стране снов такой человек мгновенно становится королем и правит королевством вечно, восседая на троне из янтаря. К счастью, с годами Лавкрафт почти избавился от этих примитивных и самолюбивых сюжетных ходов, превратив Мир сновидений во вселенную, где хранятся самые лучшие воспоминания человека.
Основную популярность Лавкрафту принес второй цикл произведений — о древних божествах, которые жили на земле многие эпохи назад, но и сейчас время от времени могут оказывать влияние на жизнь людей. Это не привычные религиозные и фэнтезийные небожители, которым есть какое-никакое дело до смертных. Божества Лавкрафта — неподвластные разуму потусторонние сущности, для которых вся человеческая цивилизация — выводок мошек над поверхностью весеннего пруда. Поэтому, когда герои сталкиваются с таким потусторонним существом, меньшее, что они могут потерять, — это рассудок.
Главные герои у Лавкрафта — это всегда сам Лавкрафт. Такой, которым бы он очень хотел стать. Одним из подобных идеализированных клонов автора является Рэндольф Картер — персонаж серии рассказов, замкнувшийся в собственном внутреннем мирке холостяк средних лет, только с деньгами и прошедший воинскую службу. Как тут не вспомнить слова Стивена Кинга о том, что все персонажи похожи на своего создателя. Лавкрафт вел затворнический образ жизни, с людьми общался в основном по переписке, и ему попросту неоткуда было взять других героев. В зрелом возрасте он вполне знал об этом недостатке: «Допустим, мне требуется описать, как один из ваших лихих светских детективов действует в некой ситуации, но я не лихой юный светский детектив и никогда не был им — и даже никогда не был знаком с кем-либо из них».
Этот момент, конечно, несколько осложняет создание фильмов и игр по его произведениям. Там, где у Лавкрафта — созерцание архитектуры и попытка передать ощущения от циклопических городов, переживших тектонические эпохи, в фильме должны быть диалоги. Там, где книжный персонаж парализован сверхъестественным страхом, в игре должен быть экшен. Не говоря уже о том, что в большинстве рассказов Лавкрафта нет ни одного женского персонажа, а у какого разработчика поднимется рука обречь на такую скорбную участь игрока? Именно поэтому в бесконечных вариация на тему Мифов Ктулху бывает не протолкнуться от обилия хорошеньких профессорских дочек и очаровательных племянниц археологов, присутствие которых пуританин Лав- крафт вряд ли бы одобрил.
После 40 лет стиль Лавкрафта изменится, а сам он избавится от множества недостатков. Но большинство рассказов, которые дают полное представление о его творчестве, были написаны бездельником средних лет, который до 30 лет не заработал ни цента, снобом, проедавшим крохи состояния, оставленного ему отцом и дедом. Именно такой Лавкрафт, не обладающий хоть какими-либо личными достижениями, и был увлечен идеями расового превосходства.
Как и многие люди, выросшие исключительно в собственной голове, Говард Лавкрафт считал, что знает об окружающем мире гораздо больше, чем этот мир заслуживает. В список того, о чем Лавкрафт не имел представления, но обладал вполне определенными суждениями, входила и Россия, сперва царская, а потом и советская. В 25 лет он призывал сокрушить «возрастающую мощь славян и монголов», называл их «почти недочеловеческой русской чернью». Не менее лестного мнения Лавкрафт был о татарах, ирландцах, французах, поляках и евреях. Ему удавалось придерживаться подобных взглядов, даже когда он женился на еврейской эмигрантке, сбежавшей от погромов с западной Украины.
Диванный герой
Благодаря подобным пассажам в рассказах Лавкрафта у некоторых исследователей литературы он превращается чуть ли не 8 идеолога американского нацизма. И любой, кто попробует изучить его письма, только утвердится в подобных подозрениях (там можно найти еще более впечатляющие образчики для библиотеки доморощенной ксенофобии). Но на самом деле Лавкрафт не так уж сильно отличался от большинства американцев того времени. Сейчас, спустя много лет после окончания Второй мировой, нам кажется, что идеями принадлежности к арийской расе была заражена только фашистская Германия, но в начале 20 века большая часть Европы и Америки не чуралась подобных взглядов. Все подряд писали книги, что принадлежат к высшей расе и, как заметил Лион Спрэг де Камп, по какой-то причине «ни одна нация не написала, что она принадлежит к недочеловекам». Не особо обращая внимания на такую ерунду, как археология или мировая история, в каждой стране находилось множество убежденных, что именно они — наследники несуществующей расы, появившейся в результате оговорки одного филолога, который по ошибке назвал так народы, входящие в арийскую языковую группу.
Лавкрафт был таким же продуктом общества, как и его современники, не удивительно, что он любил время от времени представлять себя светловолосым варваром, с окровавленным топором в руке. Но Лавкрафт никогда не занимался спортом, вместо этого он с детства предпочитал жаловаться на тяжелую судьбу, наделившую его инвалидностью. И то, что он на тот момент давно уже вырос в двухметрового и чрезвычайно выносливого мужчину, нимало его не смущало. Лавкрафт действительно имел ряд проблем со здоровьем, но это было вызвано скорее затворническим образом жизни и неразборчивым питанием, чем плохой наследственностью. По крайне мере, его пешие прогулки по 20 километров как-то не особенно вяжутся с образом подорванного неизлечимыми болезнями организма. И если бы кто-нибудь в детстве привил Лавкрафту мысль, что существует теоретическая возможность заниматься спортом, то он мог бы вырасти атлетом.
В реальности единственная попытка записаться в армию закончилась для 27-летнего Лавкрафта тем, что его мать вместе с семейным доктором бегала собирать справки о полной его непригодности к службе в артиллерии. А джентльмен из Провиденса в это время, должно быть, осознавал, что он теряет единственный шанс в жизни прервать свое затворничество. В любом случае, было бы забавно, если бы Лавкрафт посидел в грязном окопе под немецкими пулями и в итоге пополнил ряды писателей потерянного поколения, таких как Хемингуэй и Ремарк, но он остался дома, на все том же диване, сетуя, что здоровье не позволяет пройти воинскую службу, подобающую настоящему джентльмену.
Лавкрафт вообще был зациклен на понятии джентльмена. Однако наряду с такими положительными качествами, как вежливость, сдержанность и образованность, в его понимании джентльмен также должен был обладать полным пренебрежением к деньгам. А также отсутствием каких-либо навыков заботится о своем благосостоянии. Так Лавкрафт из избалованного в детстве ребенка эволюционировал в замкнутого и неприспособленного к жизни взрослого.
Мифы и мифотворец
Между тем мать Лавкрафта двигалась по той же дороге, что и ее муж, в направлении дома для душевнобольных. Она рассказывала о темных и таинственных личностях, которые в темноте выскакивают из-за углов и кустов. С каждым годом становилась все более нервной, так что семейный доктор порекомендовал ей больницу, где следующие два года ее пичкали успокоительным. Лавкрафт регулярно навещал ее, но почему-то они всегда встречались в парке снаружи, он никогда не заходил внутрь. Также как и ее супруг, Сьюзен умрет в больничной палате для страдающих нервными расстройствами.
Смерть обоих родителей в психиатрической клинике породила один из самых распространенных мифов о Лавкрафте, что он тоже страдал психическими отклонениям. Это не так. У Лавкрафта просто было множество комплексов, которые в сумме заменяли ему сумасшествие. Фактически он недополучил в собственном развитии только того, что обычно называют жизненным опытом и здравым смыслом. Поэтому
только к 40 годам осознал то, что большинство людей понимают уже в 25. «Инвалидность и изоляция моих прежних лет оставили меня — в тридцатитрехлетнем возрасте — таким же наивным, неискушенным и непривыкшим к отношениям с миром, какими большинство являются в семнадцать или восемнадцать лет».
Еще один распространенный миф о Лавкрафте, что он никогда не покидал Провиденс. Лавкрафту нравилось путешествовать, просто, когда он понял это, то мог позволить себе только билет на автобус и номер в самом дешевом отеле — наследство подходило к концу, а толком зарабатывать на жизнь Лавкрафт так и не научился, хотя и пытался, работая иногда по 18 часов в сутки. А вот что не является мифом, так это его неприятие крепких напитков. В отличие от своего кумира Эдгара По, Лавкрафт не переносил алкоголь. Он гордился тем, что не выпил за жизнь ни одной капли вина. Хотя и в этом мифе есть исключение — Лавкрафт не подозревал, что один раз коллеги напоили его, подливая виски в лимонад. По воспоминаниям очевидцев, лимонад Лавкрафту понравился, он вступил в активный литературный диспут и время от времени покрикивал: «Дерьмо, дерьмо, дерьмо!» Поведение при любых других обстоятельствах для него попросту немыслимое.
Еще одним табу для Лавкрафта были отношения с женщинами. Физически совершенно нормальный Говард вырос в пуританской среде, где не считалось греховным открыто призывать к уничтожению низших рас, а вот немного позаниматься сексом — расценивалось как просто чудовищный вызов обществу. Тем не менее, одной из немногочисленных (если не единственной) поклоннице Лавкрафта удалось его пленить. В 1922 году на одном из собраний авторов любительской печати Лавкрафт познакомился с Соней Грин. Дочь эмигрантов из России, добившаяся много своим трудом, она была старше его на семь лет (хотя и выглядела значительно моложе) и гораздо более успешна. Соня владела магазином дамских шляпок, который приносил ей до нескольких тысяч долларов в год — доход для женщины того времени просто немыслимый. Через два года робких ухаживаний и тысячи писем они поженились. Лавкрафт перебрался в Нью-Йорк и попытался зажить жизнью, приличествующей женатому мужчине его лет.
Лавкрафт пробовал, но так и не смог найти постоянную работу. Соня содержала его, пока Великая депрессия не поставила крест на ее магазине. Лавкрафт же был не самым уживчивым мужем. Хотя и относился к Соне с искренней теплотой, именно он выступил инициатором развода. В возрасте 39 лет Лавкрафт снова стал холостяком. Соня пыталась несколько раз наладить отношения, но безуспешно. Позднее Лавкрафт с сожалением посетует, что мог бы счастливо жить в браке, если бы ему удалось встретить «жену того же знания и характера, как у моей матери и тетушек». Но в данном случае Говард обманывал себя, скорее, ему была нужна еще одна мать, чем супруга. В октябре 1926 года Лавкрафт заканчивает одно из своих главных произведений — «Зов Ктулху». Лавкрафта всегда пугала чужая речь, и таким образом он старался дать имя «самому главному из всех страхов — страху неведомого». Неудивительно, что у страха неведомого даже имя было неведомо как произносить.
Фактически за свою творческую жизнь Лавкрафт проделал путь от фэнтези к научной фантастике. Из непознанных богов его существа превратились пусть и в сверхъестественных, но существ из других измерений. К 40 годам он осознал большинство своих недостатков, как творческих, так и личностных. И от некоторых ему удалось избавиться. «У меня никогда не было ни малейшей способности к коммерческим делам, — и продолжил, — недостаток, который в конечном счете обернется моим уничтожением». От приверженности к шовинизму его излечила соседка — тоже большая поклонница расовых идей, которая в 1936-м уехала Германию, но, не прожив там и года, бежала обратно с рассказами о расовых чистках. Не имеющий большого жизненного опыта, но обладающий аналитическим умом, под воздействием фактов Лавкрафт мог менять взгляды. Увы, на его долю не хватило ни фактов, ни жизни.
Трагичный финал
Весной 1937 года у Лавкрафта обнаружили рак желудка. Если бы болезнь обнаружили двумя годами раньше, его спасла бы операция, но Лавкрафт был не очень-то большим любителем ходить по врачам. Пролежав в больнице две недели и регулярно принимая морфий, чтобы облегчить боль, Лавкрафт умер в возрасте 46 лет. На похоронах присутствовало четыре человека. Как писатель он был неизвестен. На тот момент не было издано ни одной его книги. Лавкрафт оставил после себя несколько повестей и три десятка рассказов (с трудом набирается на два тома) — вот и все творческое наследие, которое, тем не менее, произвело такой эффект, что через 70 лет президента России спрашивают, что он думает о Ктулху. Подобная история произошла и с Робертом Говардом — серьезный успех к нему пришел спустя десятки лет после того, как он придумал своего Конана.
Не редкость когда талантливые люди сочетают в себе несколько противоречивых черт, но Лавкрафт безусловно является одним из мировых чемпионов по совмещению несовместимого. Реалист и знаток естественных наук, открыто насмехавшийся над астрологией и одновременно с этим написавший рассказы, которые предопределили дальнейшее развитие мистической литературы как жанра. Националист, женатый на эмигрантке. Затворник, убежденный в том, что джентльмен не должен работать, и большую часть жизни находившийся на границе бедности. Писатель, одаренный ум которого, лишенный опыта реальной жизни, варился в собственном мыльном пузыре и породил чудовищ. Чудовищ, которые переживут века.