При рассмотрении дела о преступлении и наказании, я был одновременно привлечен к книге и несколько напуган. Это запугивание проистекало из впечатляющего размера книги и хорошо известной, сложной темы. Однако меня влекло к ней и то, что моя мать с удовольствием читала эту книгу в моем возрасте, и то, что она стала одним из литературных краеугольных камней Экзистенциализма, философии, которой я был очарован уже больше года. По правде говоря, я понятия не имел, что найду укрытым в нишах этой книги, закодированной Достоевским сто пятьдесят лет назад. То, что я обнаружил, было, на первый взгляд, воплощением какого-то ада на Земле. После долгих лет, проведенных им в Сибири, Достоевский вызвал в воображении пейзаж столь мерзкий и тревожный, что казалось, будто он прожигает насквозь страницы. Однако стало ясно, что этот мир-не что иное, как наш собственный. И только так долго пришлось это осознавать, потому что так долго надо было себе признаться, что тоже кипит изнутри, как и главный герой Раскольников. Что в мире, совершенно безразличном к мелким распрям индивидуума, мы иногда чувствуем побуждение нарушить все моральные границы, просто высунуть голову над волнами и дышать свежим воздухом, только чтобы быть осужденными и осужденными теми, кто тонет под нами.
История Достоевского- это рассказ о попытке человечества быть признанным в изменяющемся мире. Но кто это сделал? Отдельно. Россия Достоевского имела дело с лицемерием и напряжением между Царским, православным христианским правлением и растущим радикальным меньшинством. Сам раскольников оказывается зажатым между этими двумя силами, будучи воспитан религиозными родителями и впоследствии ассимилирован в академические институты, породившие этот радикализм. Но из-за своей неспособности продолжать учебу из-за финансовых ограничений он оказался в изоляции, позволяя своей уязвленной гордости гноиться как рана. Его мучения отличаются от других, которые страдают вокруг него. Это вопрос, который должен быть решен, ибо он окружен страданием. Некоторые, подобно Лебезятникову, стремятся скрыть свои страдания, придерживаясь какой-то утопической социальной этики. Некоторые, как Соня, стремятся прикрыть его ложным чувством благочестия и жертвенности. Я думаю, что страдания Раскольникова были совсем просты: он просто хотел, чтобы его заметили и поняли. Но оппозиция, которая стояла против него (невидимость, нищета, насмешки и т. д.) спроецировал эту простую, человеческую потребность в нечто, что приняло революционный тон. Может быть, Раскольников сошел с ума? Возможно, до некоторой степени, но, возможно, все вокруг него были просто слепы. Неужели они так неохотно нарушали законы общества и Бога, что либо обрекали себя на жизнь бесполезного рабства, либо заканчивали ее все вместе? Раскольников, в отличие почти от всех остальных в книге страдавших (кроме разве что Свидригайлова), был единственным, кто был готов разорвать цепи общества и религии, физически сдерживавшие индивидуальный порыв к бунту. Ирония заключается в том, что, несмотря на свою мятежную природу в христианском обществе, именно он взял на себя роль Христа. Он ожидал, что другие увидят в нем убийцу, и испытывал отвращение при мысли об их наивности и непонимании. Действительно, большинство людей видели его таким. Но некоторые, особенно мать и Соня, признавали его страдания и встречали их с жалостью. Это была высшая сила, которая подавила его мучения и заново определила его личность, его «я».
Чтение этой книги было жестоко грубым опытом, но тот, который копал глубоко в умственных лабиринтах, в которых мы часто теряем себя. Раскольников проецировал свою тоску на общество вокруг себя, распространяя страх, беспокойство, гнев и смятение среди тех, с кем он сталкивался. Но сквозь эту тоску можно разглядеть ту искру индивидуальности, которая, как и на пыльных улицах Санкт-Петербурга, часто теряется в сиянии нормальности.