Menu Close

Антон Лик: Смерть ничего не решает

Погибель ничего не решает. Антон ЛикФактически, должен слету предупредить: это не будет рецензия как таковая. Это быстрее размышления лемминга, который прогуливается вокруг куска сыра, который не похож на сыр. Снова же, беря во внимание, что речь пойдёт о первой части цельного произведения, ряд претензий и вопросов можно будет автоматом снять, исследуя целый роман. Чтоб не предъявлять претензии к столбу, который окажется ногой слона, хе-хе.Причём я даже не буду делать вид, как будто отыскал философскую составляющую романа. Вокруг идеи, темы и конфликта я буду ходить очень осторожно, как тевтонец вокруг полыньи на Чудском озере. Чтоб не провалиться туда, чего по сути нет. Вообщем, мне весь этот «Наират» представляется картиной Веласкеса, если бы её писал Брейгель — старший, а лучше Босх. Копья и знамёна, естественно, поменять на такие штуки с конскими хвостами и шнурами. Почему? Представим обширное полотно, изображающее перемирие. Временное, принужденное, насильственное, лживое перемирие. Не меж каганатом и кланами – чума на оба, сословия! – но меж 3-мя героями и тем, что они воплощают. Итак, герои. Три пути, три вероятные полосы инициации читателя. На широких дорогах любовно выписанного мира они не пересекаются до самого конца, что даёт возможность приглядеться к каждому в отдельности. Меж тем общего у их – только то, что все трое изгнанники, в той либо другой степени. У каждого своя история, что затрудняет способность подвести повествование под некоторый общий знаменатель. Хотя для меня как читателя это не неувязка. Текст не разваливается, он довольно крепко сшит перекрёстными стежками – отсылками, намёками и различными этнографическими колбасками.

На это играют презабавнейшие эпиграфы – цитаты из культурного поля придуманного мира. Ярче всего мотив изгнания выписан относительно Эльи – выписан практически у неё на коже, на спине, где ранее были крылья. Она – фейхт из скланов. Скланы – это местные эльфы: не в смысле гламурные бессмертные ушастики, а в смысле Старший Люд, инопланетяне, другие, ангелы и бесы, не-люди – одним словом, Чужие. Архетип Чужого, Не-человека аккумулируется в виде скланов, и даже крылья служат им не для полёта, как можно пошевелить мозгами, а для управления эманом – разлитой повсюду незримой энергетической субстанцией. Нет крыльев – нет эмана – нет реального функционирования. Нет полезности ветки, клану, общности. Как говаривал один мой персонаж: «От кого нет полезности – тому дорога на дно».

Ну итак вот эти самые крылья Элье и отчекрыжили по решению самого человечного суда. После этого сослали на дно – вниз, к людишкам, коими скланы очень брезгуют. А она взяла и не погибла. Хотя место для манёвра достаточно ограничено. Тут увлекательны её рефлексии относительно населения земли в целом и её отношение к тегину а непосредственно. Напомним, что Элью подарили наследнику как экзотичную игрушку. И если сначала он для неё – даже не владелец, а – так, один из, то позднее меж ними появляется нечто вроде обоюдной симпатии, не сказать, чтоб дружественной – любовной, но нельзя не отметить, что Элья волнуется за бесноватого царевича. Может быть, их сближает ущербность: после удара магического кнута в битве со скланами у тегина начались припадки беспричинной ярости, наметилась общая деградация нервной системы, а присутствие Эльи, как мне показалось, упрощает протекание заболевания. Она осознает наследника, как никто другой. Ну а Ырхыз хлопочет при необходимости о говорящей зверушке.

Да, естественно, они дискутируют о высочайшем и умном, они стараются поддержать друг дружку, но для Эльи это сначала вопрос выживания, а для Ырхыза – прихоть не прихоть, любопытство не любопытство, не пойми что. Показательно, что тегин вызвался глядеть за Эльей во время её теста в Понорке. Понорок – это глубочайший каменный колодец без воды, как молвят туземцы, дымопровод в подземной кузне стальных бесов. Туда принято опускать людей для посвящения. Инициация гибелью: выдержит ли испытуемый борьбу со своими тараканами. И вот за эпизод с инициацией Эльи создателям большое-пребольшое спасибо. Очень ёмко, ярко и страшно. Там Элья переродилась: она уже не склана, ну и, естественно, не человек, она – безупречный изгнанник, в каком тесновато сплетается прошедшее, истинное и будущее . Как употребят это перерождение создатели – посмотрим. С этой точки зрения Элья – возможный Эдмон Дантес. Можно спорить, как справедливо её осудили, но ей представится возможность – месть её будет жутка. Причём достанется всем, и своим, и чужим, и крылатым, и хвостатым, и всяким. Ан нет у неё собственных. И найдёт ли – как знать. Мне кажется, что – нет, не найдёт. А ритуальное поедание хлеба с людьми с руки тегина – так, пакт Молотова-Риббентропа.

Сейчас – о людях. Бельт – ну, с ним проще всего. Архетип воина-хранителя. У него даже имя такое, арбалетное. Дезертир? Да, но кто осудит тех бойцов РККА, которые угодили в плен и после войны подались на благословенный Запад, а не в волосатые щупальца НКВД? Так и тут. Откуда было ему знать, что мир, дружба и жвачка меж народами? Зато он совершенно вписался в стрёмную компанию старика Хэбу как «старший брат» безголового Орина и покровитель Ласки. Его втянутость – чисто личная и, что соединяет воединыжды его с Эльей, – подначальная. Хотя и здесь не всё совершенно точно: в гробу он видал милейшего Ум-Пана с его потомством, ну и древняя дружба с Орином сходит на нет, так как не охранник я сослуживцу собственному и одгребать из-за его глупостей неохота, и эту позицию можно осознать.

А вот во что изольются его дела с Лаской, как трансформируется её образ? Она одна ему, похоже, небезразлична, она его держит, но якоря имеют гнусное свойство цепляться за подводные коряги либо обрываться… А вот Туран – пожалуй, самый непростой из троицы. Изгнанник – да, но вроде бы добровольческий. Мог бы вообщем плюнуть на всё после погибели Карьи, взять средства и свалить. А нет, остаётся в деле, в стане неприятеля, не за средства, не за ужас – хотя и не без того, естественно, все мы человеки! – но за долг. Причём долг не перед родным Кхарном, и даже, я думаю, не перед павшим товарищем, но впереди себя. Просто так как по другому нельзя.Кто же он? Какой диагноз мы тут можем установить? Шпион кхарнских спецслужб, ниндзя-диверсант? Нет ни изначальных установок из Центра, ни сношений с последним. Авантюрист? Не разъясняет бескрайних рефлексий, не тот тип личности. Нет куража, бесбашенности. Авантюристом был Карья. Рискну представить: шаман, но. Не в смысле битья в бубен и заунывного горлового пения, также других эффектов. Он даже эман, как бы, не чует. Нет. В смысле – базисных функций. Работа со сцерхами – созданиями, мягко говоря, туповатыми и брутальными, как гиппопотамы с берегов Голубого Нила – это дорогого стоит. Он их соображает, даже кое-где соболезнует, другими словами – способен на контакт с чужим, не-человеческим.

2-ой симптом, хотя и наименее сладкоречивый – мёд поэзии. Творчество поначалу – прерогатива конкретно шаманов и чернокнижников. Кстати, мэрзкий мэтр Аттонио тут проигрывает: он не творец, он – ремесленник, фотограф, рисовальщик. Увлекательны также дела Турана с камом Ирджином. Такое чувство, что Ирджин исподволь учит его – мыслить, глядеть, оценивать. Готовит ученика? Может быть, в смысле надёжного, «своего» человека. По последней мере, Туран многому обучается у него. Показательна тут их ритуальная игра в местный вариант шахмат. Проверка? Если так, Туран её прошёл.И вот их пути сошлись, и они приняли хлеб жизни из руки царственного наследника, и… примирились? Примирились – наир, кхарны и скланы? У тегина отменное чувство юмора. Бельт – изгнанник из наир , Туран – если и не изгнанник из Кхарна, то и принадлежит ему очень условно, Элья – полностью точно изгнанник из скланов. Ни некоторый из их не представляет собственный люд. Но – они объединились. Не за – но против. И к этому объединению сводятся все медитации вокруг цены и ценности жизни, проходящие через весь роман. Уничтожить тегина. Это не артикулируется, это ощущается. В том числе и самим виновником торжества солидарности. Не вражда, не месть, не ненависть. Необходимость. Причём роль личности Ырхыза отступает на 2-ой план. Всем понятно, что лично и конкретно Тегин не повинен ни перед кем из троицы. Не повинен, но – он лишний. Он не человек, он – событие. И тут меня очень умиляет наивность героев. Неуж-то не разумеется, что погибель – в этом случае погибель Тегина – ничего не решает?.. И если герои смогли слиться против, найдётся ли у их – за? Ну и пару слов чисто по технике.

Да, читать любопытно, хотя и не залпом: шурпа густая. Но это не недочет: отменная книжка не читается за вечер. Да, структура с триадами уместна и оправдана. Да, эпиграфы позабавили. Нет, бессчетные особенные определения не грузят. Незначительно грузят внутренние монологи героев, но это мелочь. Претензий, строго говоря, две.

Во-1-х, язык не соответствует заявленному среднеазиатскому антуражу. Понимаете, что напомнило? Когда в «Нашей Раше» Равшан и Джамшут начинают гласить на псевдотаджикском, а в субтитрах возникают различные умные слова типа «тренд», «бренд» и «концептуальный анализ». Ага. Причём когда у Сапковского герои из обыденного Средневековья употребляют научную терминологию XX века, это закономерно: пан Анджей утрирует, стебётся и забавляется. Тут же вроде всё серьёзно. Хотя нет же ну и проглянет чёрный юморок, в целом общий чувственный фон романа выдержан в грозных таких, сумрачных тонах, я не напрасно вспомнил Босха и Брейгеля. И – да, для меня как для читателя это неувязка. Осознаете? Не только лишь язык и терминология, а и сами категории мышления – очевидно из другой культурной парадигмы. Не то время, не то место. Я, Око храни, не призываю делать ядрёную стилизацию. Но… короче, контраст разительный.

И, отсюда, во-2-х – почему конкретно тюрки, почему конкретно Средняя Азия? Вопрос не праздный. Я наивно полагаю, что всё в романе должно работать на конфликт. Когда меня спрашивают, почему, дескать, у тебя там всякие кельты и германцы бегают, а не наши современники , я всегда могу ответить – потому-то и поэтому, и что в другом антураже эта земляника не растёт. Это не выпендрёж, это просто пример. И как в данном определенном случае антураж работает на роман – для меня осталось загадкой. Наверняка, я нехороший читатель. Либо, может быть, это те вопросы, ответы на которые ожидают нас в последующем томе дилогии?..